Essentials

1. РЕИНКАРНАЦИЯ ЛЕНИНА

2. ПОСТСОВЕТСКАЯ АРХАИКА

3. РЕВОЛЮЦИЯ В ЯЗЫКЕ

4. МОГУТ ЛИ ВСЕ БЫТЬ ВЕРУЮЩИМИ?

5. ПРОЩАНИЕ С МИФОМ О НАУКЕ

6. ПРОЩАНИЕ С МИФОМ О ПРОГРЕССЕ

7. МИССИОНЕРСКАЯ НУЖДА В КОНСЕРВАТИЗМЕ

8. МИССИОНЕРСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ

9. ЯЗЫЧЕСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ КАК УСЛОВИЕ РОСТА ЦЕРКВИ

10. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРОД

1.РЕИНКАРНАЦИЯ ЛЕНИНА

Годы госатеизма стали для России своего рода машиной времени, точнее - машиной
борьбы со временем, машиной, отменяющей историю. Все то, что было выстрадано
человечеством за тысячелетия его религиозной эволюции, было смято и сдавлено. Атеизм
отбросил на нулевой уровень религиозную мысль, осуществил обвал религиозной культуры.

Культура как таковая создается для того, чтобы сдерживать и преображать инстинкты
человека. Любой инстинкт нуждается в воспитании и контроле. Надо воспитывать
национально-патриотическое чувство (чтобы оно было созидающим, а не разрушающим),
надо уметь владеть половым инстинктом, надо учить человека владеть искусством речи и
мысли. Вот точно так же нужно учить человека владеть его религиозным инстинктом. Но
дисциплина религиозной мысли и жизни, что в течение тысячелетия создавалась в России
Православной Церковью, была в одночасье отброшена.

Религиозный инстинкт не исчез. Любой инстинкт (в том числе религиозный) является
неизменным антропологическим фактором, а потому он неуничтожим. Но религиозный
инстинкт в СССР остался безнадзорным. И совсем неудивительно, что он начал
выкидывать странные штуки.

Прежде всего он сменил предмет своего поиска и формы своего выражения. То, что прежде
считалось святыней, перестало считаться таковым. Но немедленно явились иные "нумены",
иные святыньки, ритуалы и мифы...

Уже формула Маяковского "Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить" отмечена печатью
несомненного религиозного энтузиазма. Его же уверение, что "Мы говорим Ленин -
подразумеваем партия; Мы говорим партия - подразумеваем Ленин" довольно точно
воспроизводит христианскую формулу отношений Христа и Церкви. Более того - в поэме
"Владимир Ильич Ленин" достаточно ясно прописывается различение Ульянова и Ленина.
Ленин - это "дух Революции"; Ульянов - временное воплощение этого духа.

До вполне догматической отчетливости это революционистское верование будет доведено
позднее Андреем Вознесенским:

Я в Шушенском. В лесу слоняюсь.
Такая глушь в лесах моих!
Я думаю, что гениальность
Переселяется в других.
Уходят времена и числа.
Меняет гений свой покров.
Он - дух народа.
В этом смысле
Был Лениным - Андрей Рублев.
Как по архангелам келейным
порхал огонь неукрощен.
И, может, на секунду Лениным
Был Лермонтов и Пугачев.
Но вот в стране узкоколейной,
шугнув испуганную шваль,
в Ульянова вселился Ленин,
так что пиджак трещал по швам!
Он диктовал его декреты.
Ульянов был его техредом.
Нацелен и лобаст, как линза,
он в гневный фокус собирал,
Что думал зал. И афоризмом
Обрушивал на этот зал.
И часто от бессонных планов,
упав лицом на кулаки,
Устало говорил Ульянов:
"Мне трудно, Ленин. Помоги!"
Когда он хаживал с ружьишком,
Он не был Лениным тогда,
А Ленин с профилем мужицким
Брал легендарно города!
Вносили тело в зал нетопленный,
А он - в тулупы, лбы, глаза,
Ушел в нахмуренные толпы,
Как партизан идет в леса...
Он строил, светел и двужилен,
страну в такие холода.
Не говорите : "Если б жил он!"
Вот если бы умер - что тогда?1

Индолог Алексей Пименов, обративший внимание на религиозную нагруженность поэзии
Маяковского и Вознесенского, прочитал их в соответствии со своими профессиональными
интересами. Он полагает, что здесь воспроизведение традиционного ведического
верования в периодические воплощения безличностного Абсолюта на земле: "Итак, если
Ульянов-Ленин - единица, то "товарищ Ленин" с его "долгой жизнью" - это и есть "мозг",
"сила", "совесть" рабочего класса, т.е. главная ценность на Земле. Иными словами: это -
высшее бытие. Абсолют в рождавшейся тогда религиозно-мифологической традиции
большевизма. Абсолют, называемый Ленин-партия, по существу, не персонифицирован. Его
границы во времени размыты. Не вечен ли он? Маяковский не доводит до конца этот мотив,
но вывод напрашивается именно такой. Безличность Абсолюта не делает его, однако,
отвлеченным и расплывчатым. Настаивая на ней, поэт, собственно говоря, стремится к
тому, чтобы как можно ярче выразить его неисчерпаемость, его несводимость к какой-либо
"единице", пусть самой выдающейся. Между прочим, и всезнание, способность "Землю всю
охватывая разом, видеть то, что временем закрыто" - тоже получает дополнительное
обоснование, оказавшись присущей не просто "герою", а субстанции, имеющей много
дополняющих друг друга личин. Но ее-то, эту субстанцию, образуют, в нее сливаются пальцы
"миллионопалой руки", "единицы", утратившие свою единичность в сомкнутом строю. Траур
превращается во вспышку энтузиазма в тот момент, когда масса приходит в движение; и
когда именно марш "железных батальонов пролетариата" (выражение реального,
исторического Ленина) становится ответом на вопрос: кем его заменить? Его не надо никем
заменять, он по-прежнему здесь, в "страшном рывке" Красной площади и в красном знамени,
развевающемся над ней. Все скорбевшие и шедшие за гробом - они и есть вечно живой
Ленин. Интересно, что очень сходную трактовку образа большевистского вождя можно
встретить у поэтов - современников Маяковского, но чрезвычайно далеких от него и по
политическим убеждениям, и по представлениям о задачах поэзии. Характерно, например,
определение, данное Есениным: "Скажи, кто такое Ленин? Я тихо ответил: он - вы" (Есенин
С. Сочинения в двух томах, т. 2. М, 1956. С. 177). Образ "безличного" Ленина мы встречаем
и у собрата В. В. Маяковского по футуризму Вас. Каменского! ("Ленин - наше бессмертие"
[ЦГАЛИ, фонд 14/97, опись 1])... Маяковский воспроизвел два важнейших момента,
характеризующие представления о сакральном, присущие архаическим религиям; идею
"всезнания" учителя и идею безличного Абсолюта... Поразительно, что, живописуя свой
идеал, они, сами того не желая, совершенно бессознательно воспроизводили черты
архаического религиозного мышления, важнейшие типологические особенности
безоткровенных религий древнего Востока"2.

К этим наблюдениям стоит только добавить, что возможна и иная, уже не восточная, а
западная и исторически более близкая параллель к приведенным поэтическим текстам. Это -
гностицизм, проводящий четкое различие между Иисусом и Христом. Христос -
Божественный дух, подселяющийся к душе Иисуса в минуту крещения в Иордане и
оставляющий его перед распятием... Впрочем, сам гностицизм есть попытка языческого
прочтения христианского сюжета; попытка перетолковать "новизну" Нового Завета в
категориях архаики.

Можно также вспомнить творчество Андрея Платонова. В одной из его повестей коммуна
назначает точную дату построения Коммунизма. И вот, когда в назначенный день рано утром
главный герой выходит из своего барака, он замирает, пораженный и возмущенный.
Поражен он тем, что Солнце всходит на Востоке! Как так - при коммунизме светило смеет
всходить по старорежимному, по-царски?.. Это возмущение платоновского персонажа
довольно точно передает поистине космический размах замыслов и чувств, надежд и
верований, который был присущ народному восприятию большевизма. Большевизм
воспринимался не как социальная программа, а как поистине космический переворот, то
есть наделялся статусом религиозной мистерии, которая обладает магической силой
перебрасывать адепта с одного плана бытия в другой, "из царства необходимости - в
царство свободы"3.

Когда же энтузиазм религиозного переживания коммунизма угас, обнаружилось, что без
крипторелигиозной идеи страна не смогла прожить более срока жизни одного поколения...

Впрочем, в конце 80-х гг. религиозный инстинкт нашей страны проявил себя невиданным
образом. У нас родилась неслыханная на Земле религия - религия консумизма. Это форма
религиозного инстинкта, которая исходит из того, что смысл жизни состоит в том, чтобы
потреблять. Клич "будем есть вкуснее, больше, пикантнее" стал восприниматься с
религиозным фанатизмом, даже надрывом. Интеллигенты бросились подсчитывать, "чьи
пироги пышнее", именно пышность пирогов считая критерием "цивилизованности" и
предельным смыслом общественной и человеческой жизни... На телеэкраны, наконец-то
начавшие показывать картинки изобилия в западных супермаркетах, смотрели с восторгом
не меньшим, чем дикари на своих идолов... В качестве самоочевидного довода,
демонстрирующего преимущества одной религии над другой, приводились выкладки
социологов о том, в странах какой религиозной традиции выше уровень материального
потребления...

Наконец, в начале 90-х годов религиозный инстинкт, доселе загоняемый в подполье, был
раскрепощен. И начал себя проявлять в самых простых, то есть - в самых архаичных
формах.

2.ПОСТСОВЕТСКАЯ АРХАИКА

Примитивнейшая форма религиозности - "культ предков". Именно он является самым
массовым культом в постсоветской России - о чем свидетельствуют нескончаемые
вереницы автобусов, отправляемые городскими властями на пригородные кладбища в день
Пасхи (и это при том, что церковные правила не предполагают никаких заупокойных молитв в
десятидневном промежутке от Пасхи до Радоницы!).

Не менее архаичная форма религиозности - тотемизм, предполагающий зависимость
человека от некиих зверушек (телезрителям тотемные верования знакомы по рекламному
ролику: "Я - Белый Орел!"). Но разве не тотемизмом является повальный интерес к
"восточным календарям", когда люди с гордостью свидетельствуют о себе: "Я - Крыса!" - "А
я - Скорпион! Приятно познакомиться!"? Люди поистине не слышат, что они говорят.
Нарасхват идут статьи, носящие прямо-таки неприличные названия - "Какое ты дерево?".
Запредельного градуса эти языческие игрища достигают в предновогодние дни. Тут их
масштаб таков, что впору проводить языковую реформу. И вместо традиционного "С новым
годом" поздравлять: "С новым гадом!". Например: "Закончился Год Голубой Свиньи!
Начинается Год Красной Крысы! С новым гадом вас, дорогие товарищи!".

Помнится, еще апостол Павел что-то говорил о людях, которые, "называя себя мудрыми,
обезумели" и вместо Бога воздвигли подобия "птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся,
и служили твари вместо Творца" (Рим. 1,23-25).

Еще одна форма религиозной архаики - это шаманизм. Но что же есть нынешний "кашпир во
время чумака", как не форма шаманизма?

Так что надо отдавать себе отчет в том, что не столько православие пробуждается и
набирает силу на просторах России, сколько архаика. Язычество.

Поставим хотя бы мысленный эксперимент. Представим, что средний "россиянин" оказался
в ситуации важного жизненного выбора (менять квартиру или нет, переезжать в другой город
или нет, сохранять семью или нет, менять ли место работы...). И вот он решил заручиться
санкцией Небес на свой поступок. Вопрос: куда он пойдет за искомым благословением?
Варианты ответа: 1) Обратится к православному священнику с просьбой дать совет и
благословение; б) раскроет Библию, чтобы в ней попробовать найти ответ; 3) пойдет к
гадалке; 4) раскроет гороскоп... Достаточно очевидно, что средний обыватель выберет
последние два варианта. Это и означает, что живем мы в стране практикующего язычества4.

От абсолютного нуля нам теперь предстоит подниматься к вершине. Направление этого
движения достаточно точно передано названием одной из книг прот. Александра Меня: "От
магизма к единобожию". Только теперь это уже не вектор, описывающий движение далекой
истории, но вектор предполагаемого будущего. Нескольким поколениям теперь предстоит
проходить этот трудный путь от шаманизма к Заповедям Ветхого Завета. Затем еще нужно
будет дорасти до Евангелия. Потом станут понятны Святые Отцы Православия...

3.РЕВОЛЮЦИЯ В ЯЗЫКЕ

Пожалуй, одним из самых очевидных свидетельств о глубине происшедшей религиозной
катастрофы является язык. Каждый народ, каждая культура вырабатывает свой базовый
лексикон основных духовно-нравственных понятий. Этот язык понятен всем, независимо от
социального статуса и образовательного ценза. Смерд и князь, стоя в храме, одинаково
понимали ключевые слова типа "грех", "покаяние", "заповедь", "молитва", "благодать",
"спасение"...

Но сегодня в нашей стране происходит смена языка религиозной культуры. Базовые слова
христианской, средиземноморской культуры уходят из нашей жизни. Они либо забываются5.
Либо перетолковываются. Как, например, было перетолковано значение слова "покаяние" в
знаменитом фильме Абуладзе (где оно оказалось приравнено к обличению грехов своих
предков, для какового деяния в библейском языке есть вообще-то совершенно иной термин:
хамство).

Доступно только для пользователей