| rob3k | Дата: Вторник, 23.03.2010, 21:41 | Сообщение # 1 |
| |
 |
| Я тут Главный! |
| |
| Группа: Администраторы |
| Сообщений: 494 |
|
« 250 » |
| |
| Статус: Скоро будет |
| |
|
Диакон АНДРЕЙ КУРАЕВ
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПЕРВОЙ ГЛАВЕ КНИГИ БЫТИЯ
Перед нами – текст, который кажется слишком знакомым и простым, кажется слишком похожим на мифы. Для человека неверующего он слишком примитивен, для церковного – слишком понятен.
Но должен сказать, что, первое, чему нас учили в семинарии – это уважению, достойному отношению к Книге, которая заведомо умнее тебя и заслуживает того, чтобы ее изучали, а не просто пробежали глазами, как вчерашнюю газету. Это – слово Божие, и в случае непонимания лучше попробовать подрасти, а не браться за ножницы.
С другой стороны, это слово обращено к человеку и ждет от него определенного усилия. Библия – путь, и не-идущему непонятна.
Конечно, прежде всего это должно быть усилие духовной жизни, усилие подвига. Но кроме того, нужно еще и усилие мысли. По слову Вл. Лосского, "если современный человек желает истолковать Библию, он должен иметь мужество мыслить, ибо нельзя же безнаказанно играть в младенца; отказываясь абстрагировать глубину, мы, уже в силу самого языка, которым пользуемся, тем не менее абстрагируем – но уже только поверхность, что приводит нас не к детски восхищенному изумлению древнего автора, а к инфантильности" . Или – по четкой формулировке Л. Карсавина, – "наивные представления о Боге в содержание веры не входят" .
Не нужно думать, что эти русские философы высказывают позицию некоего богословского модернизма. Уже в ГУ в. свт. Василий Великий (который, впрочем, в своем веке, несомненно, расширял горизонты богословия) при пояснении первой главы книги Бытия писал, что Библия не говорит об изменениях стихий – "чтобы приучить наш ум к самодеятель¬ности" . Он предлагает "в сказанном подразумевать и умолчанное" . Свт. Василий допускает привлечение разных космологических моделей для лучшего понимания книги Бытия, но при этом ставит условием именно разумное понимание: "Согласимся ли, что земля висит сама по себе, или скажем, что она держится на водах, – в обоих случаях необходимо не отступать от благочестивого разумения и признавать, что все в совокупности держится силою Творца" .
Естественно, что понимание людьми древнего текста меняется. Значит, ггри рассмотрении повествования Моисеева нам желательно выяснить, во-первых, какие смыслы его речи были наиболее важны для него самого и тех людей, к которым он непосредственно обращал свою проповедь, во-вторых – как этот текст жил в мире патриотической культуры, в мире христианского прочтения, и определить свое собственное отношение к нему.
Таким образом, в библейских текстах надо различать смысловую сторону и историю восприятия Церковью этого изначального и полного логоса. Есть некий "горизонт смыслов" и есть история путешествий по этому горизонту. Есть полнота смыслов, заложенная в священный текст Подателем Откровения, и есть история раскрытия этих смыслов.
При этом работа экзегета, раскрывающего смыслы священ¬ного Повествования, неизбежно и радикально отличается от труда литературного критика или историка философии. "Если философ идет от познания мира, фиксируя его затем в тексте, то богослов идет от текста: он должен указать в реальности, во внешнем и внутреннем опыте человека такие ситуации, которые дают возможность уяснить смысл данного текста. Продвигаясь, в противоположность философу, от текста, не подлежащего критике, к опыту, его удостоверяющему, богослов в то же время, подобно ему, стремится не просто к объяснению частностей, а к созданию связной картины, в которой толкование одного стиха библейского сказания о мире не опровергалось бы толкованием других стихов" .
Разбирая вопрос о том, что понимал Моисей под "началом", в котором был сотворен мир, бл. Августин говорит: "Все смыслы имел в виду Моисей, которому Бог дал составить книги так, чтобы множество людей увидело в них истину в разном облике. Что касается меня, то я смело провозглашаю из глубины сердца: если бы я писал книгу высшей непре-ложности, я предпочел бы написать ее так, чтобы каждый нашел в моих словах отзвук той истины, которая ему доступна: я не вложил бы в них единой отчетливой мысли, исключающей все другие, ошибочность которых не могла бы меня смутить" .
Вновь обратимся к выводам В. П. Гайденко: "Достижение логической непротиворечивости философского знания связано с отказом от образного мышления, с введением специальных терминов, значения которых не имеют образных эквивалентов, свойственных словам обыденной речи. Иная цель у экзегезы. Слова священного текста, сказанные через пророков, должны служить руководством для слушающего на его пути к Богу, и более многозначный текст может лучше способствовать этой цели. Ведь люди, читающие Писание, отличаются друг от друга. Различные толкования даются не для того, чтобы их сравнивать и сопоставлять, какое из них лучше и адекватнее: каждое из них будет оправданным, если поможет хотя бы одному из тех, кто встал на путь богопознания, продвинуться по этому пути" .
Одно было открыто людям Ветхого Завета; нечто иное открылось людям, смотрящим уже с берега Нового Завета.
В христианском представлении Библия целостна. Это не сборник книг, а единая книга, объединенная единым центром – Христом. Ветхий Завет говорит об ожидании Искупителя, Евангелие – о Его жизни, корпус апостольских текстов, включая Апокалипсис – о новых судьбах Его народа, Его Церкви. Если мы внутренне не переработаем книгу Бытия – у нас не будет нужного фона для чтения Евангелия. Сам смысл пришествия Христова будет неясен, если мы не переживем тайну творения. И потому в тот день, когда Церковь ждет Пасху, она читает первые строки Книги Бытия , свидетельствуя тем самым, что в рассказе о творении мира она слышит первые отзвуки Пасхальной вести.
Именно так: Шестоднев есть отзвук Евангелия. Для апостола Павла Ветхий Закон – тень будущих благ. "Постигнем ли мы все бесстрашие подобного выражения? Ибо тень появляется раньше своего тела и изображение возникает ранее того, что оно могло изобразить. Набросок предшествует своему архетипу, а подражание предшествует модели!" Христос предстает нам, предваряемый тенями, которые Он Сам отбрасывает в историю еврейского народа.
И все 34 стиха Шестоднева – это тень, отбрасываемая одним, будущим, самым главным стихом Библии: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного" (Ин 3:16)... Значит, мир настолько действителен, значит, человек настолько ценен, что заслуживает Божией любви и заботы. И если цена, уплачиваемая за сохранение мира и человека в бытии (приснобытии) столь высока – то каково же было происхождение мироздания и почему столь драгоценно оно в глазах Абсолюта?
Это – та общебиблейская перспектива, в которой только и может быть до конца развернут смысл рассказа о творении. Но есть еще и конкретный контекст, вне которого мы не i расслышим в повествовании Шестоднева что-то очень важное.
И этот ближайший контекст мы должны искать не в самой книге Бытия (первой главой которой является рассказ о днях творения), а в другой книге Библии – в Книге Исход. Там мы найдем рассказ о Моисее, то есть о человеке, которому было дано откровение, запечатленное в книге Бытия.
И вот, если мы смотрим на первую главу книги Бытия из глубины книги Исхода, – мы отмечаем прежде всего экклезиологическую перспективу, в которой изначала ведет свое повествование Откровение.
Библия начинается с рассказа о творении мира. Этот рассказ о начале времен и о космосе Моисей впервые обращает к народу, брошенному в пучину неразрешимых земных проблем и, как кажется, неустранимых бед. Он обращается к народу, только что ушедшему из одной страны и еще не нашедшему другой. Он обращается к племени, слабее которого не было никого в кругу ближневосточных и азиатских империй. Он обращается к людям, чье прошлое поглощено Чермным морем, а будущее отрезано горами Синая и песками Аравии. И разговор со своим бунтующим и всегда готовым к резким и жестким движениям народом Моисей начинает не с описания "текущего политического момента", а с зари времен.
Эта странность проповеди Моисея станет, однако, понятна, если мы сопоставим "Шестоднев" с другим важнейшим (и самым полным) космогоническим текстом Библии – с сороковыми главами книги пророка Исайи.
Исайя начинает с того, что скрыто в первой главе Бытия:
"Утешайте, утешайте народ Мой" (Ис 40:1). Моисей обращается к Израилю в годы его странствия, в годы искушений, в годы отчаяния, Исайя – в новую пору его испытаний: у Израиля снова нет земли, плен и рабство снова стали реальностью.
Утешение же Моисея и Исайи в том, что Бог, из небытия возмогший сотвооить мио. может и уничижение и плен
Израиля обратить к его славе. Надежда на Божию помощь и наказание утверждается лишь одним – тем, что этот Бог создал все. Не боги египтян и не боги Вавилона создали этот мир; наш Бог, Бог Израиля – Творец всего, а, значит, и наших врагов. И как Его творение они не могут быть Ему неподвластны. "Он обращает князей в ничто, делает чем-то пустым судей земли" (Ис 40:23). И в то небытие, из которого Он извел нечто, Он может его возвратить: "борющиеся с тобою [Израиль] будут <ак ничто; совершенно ничто" (Ис 41:12). И так же во власти Творца вновь воссоздать Своих чад – и из исторического небытия и унижения возвести их к славе. "Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся" (Ис 40:4).
Господь может создать бытие там, где было ничто, и вложить свою благодать туда, где был лишь грех; жизнь – туда, где была лишь смерть. Человек не затерян в космических пространствах. Тот же Бог, что ведет Израиль по путям странствий, "указал место заре" (см. Иов 38:12).
Израиль времен Исхода знает Ягве как своего Бога, избравшего его для Завета и открывшегося ему. И лишь в пустыне Израиль усваивает, что Бог Авраама и Моисея – это Бог вселенной. Как Он создал мир – так же Он творит и историю. Израиль не должен бояться. (Вспомним, что и в Евангелии из уст Христа и Божиих посланников чаще всего звучит призыв "Не бойтесь!"),
Но это значит, что Израиль изначально знает Ягве как своего Спасителя, и лишь вторично – как Демиурга, и еще позже – как предмет мистических желаний. Этому столь созвучно стремление восточных Отцов Церкви видеть во всех ветхозаветных теофаниях, даже в "Ветхом Днями", не Отца, а Сына. Сама фраза "В начале Бог сотворил..." может быть осмыслена, лишь если уже известно значение имени "Бог". Чтобы понять, о Ком ведет речь Моисей в первой своей строке, я уже должен иметь опыт встречи с Ним.
Библия целостна, и если мы замечаем, что в Шестодневе 10 речений Бога создают мир, то не можем не соотнести это с 10 же заповедями Десятословия, которые через Моисея Бог даст Израилю. Значит, Шестоднев Моисея – это поистине первое Евангелие, первая "радостная весть".
Библия – это Священная история. У Израиля по сути нет иных святынь, кроме своей собственной истории. И то, что
Библия начинается с рассказа о возникновении космоса, означает не то, что история Церкви есть часть космической эпопеи, а то, что история космоса есть часть истории Церкви, необходимое предисловие к ней. Здесь – принципиальное отличие от языческого понимания мира и человека. Для античности история людей есть отзвук космических движений, музыка небесных сфер отзывается на земле, история – эпифеномен космического бытия. В Библии, напротив, само возникновение космоса вводится в историческую перспективу. Первична история, становление (русский перевод названия первой книги Моисея – "Бытие" – слишком статичен и не выражает изначальной динамичности имени "Берешит", сохранившейся, однако, в греческом его переводе – "Генесис").
Но история как движение, и причем движение осмысленное, не может определяться лишь одной точкой – точкой начала; свой подлинный смысл она обретает лишь в своем исполнении. Это означает, что речь Моисея о происхождении мира может стать понятной, лишь если ее совместить с библейским видением призвания человека. Именно эсхатологическая концепция определяет перспективу, в которой видится Генезис.
Для библейского сознания последний смысл всего происходящего откроется в Конце, так, как, например, приоткрылся он Иову в конце бури его стенаний. И книга, которая видимостью своей говорит о прошлом и об истории космоса, на деле говорит и о будущем, и о призвании человека.
Еще в Средние века мы видим подобный образ миропознания вполне сохранившимся. В средневековых "Бестиариях" встречались описания такого зверя, как formicaleo. Он происходит от льва и муравьихи. Как муравьиха, он не ест мяса, и как лев, не ест трав, почему и умирает с голоду. "Зачем же рождается такой странный зверь? – Спросим, что это означает, и все станет нам понятным. – Formicaleo означает двоедушного, желающего сразу угодить и Богу, и диаволу. А если так, то нам уже неважно и неинтересно все остальное, неважно даже, существует ли он на самом деле, потому что смысл его совершенно ясен" .
Пока мы не поставим вопрос о том, что значит рассказ о сотворении мира Богом, – мы останемся глухи. А за этим вопросом естественно поставить и другой: что именно расслышали в повествовании Моисея люди, благоговейно вслушивавшиеся в его слова, что услышали в его древней проповеди века, сквозь которые его слово дошло и до нашей просвещенности.
Цель творения – да будет Бог "все во всем" (Еф 1:23). "Все из Него, Им и к Нему" (Рим 11:36). Но сотериология требует своего космологического обоснования. Космология необ¬ходима для понимания сотериологии Израиля.
Мир создан вне Бога, но в Боге должен найти свое исполнение. И о творении говорится так, чтобы было видно, как творение приуготовляется к Воплощению: "Кропите, небеса, свыше, и облака да проливают правду: да раскроется земля и приносит спасение, и да произрастает вместе правда. Я, Господь, творю это" (Ис 45:8). Чтобы спасение и соединение мира с Богом стало возможным – необходимо было отнюдь не очевидное для Востока утверждение о том, что мир имеет не¬злого Творца. Доступно только для пользователей
Администрация сайта
Награды пользователя
загрузка наград ...
|
| |
|
  |
